Ким Дурнин отработал в угольной отрасли почти полвека. Он принимал непосредственное участие в механизации угольной промышленности области, внедрял свои изобретения на шахтах. Именно он вывел последнюю лошадь с шахты «Байдаевской». При нём не было ни одной аварии, а шахтёрская профессия в его время была самой престижной.

Досье
Ким Дурнин – горный инженер, кандидат технических наук, Почётный работник угольной промышленности, лауреат Государственной премии, полный кавалер почётного знака «Шахтёрская слава». Родился в 1928 г. в Москве. Окончил Московский горный институт. С 1955 г. работал на шахтах «Зыряновская», «Байдаевская». С 1972 года – заместитель главного инженера по науке комбината «Южкузбассуголь», с 1975 года – заместитель технического директора. Автор 50 научных трудов, девяти изобретений.

– Ким Михайлович, вы в угольной промышленности почти полвека. Как изменился за это время труд шахтёра?
– За это время произошла техническая революция: на смену кайлу и конной откатке пришли угольные комбайны, мощные конвейеры, электровозы и автоматика. Я почти всю свою жизнь занимался внедрением и совершенствованием угольного оборудования, сотрудничал с научно-исследовательскими и конструкторскими институтами. А пять из девяти моих изобретений были с успехом внедрены на шахтах Кузбасса. Помню, первый раз я спустился в шахту с бензиновой лампочкой «Свет шахтёра». Такие лампы можно было увидеть в любой книжке о шахтёрском труде. А теперь они стоят на прилавках сувенирных магазинов да в музеях. Когда я в 1966 году пришёл работать на шахту «Байдаевская», здесь ещё лошадь работала, и конюшня была! Лошадь помогала горнякам вывозить оборудование! Поэтому первое, что я сделал, – вывел из шахты последнюю лошадь, конюшню переоборудовал в механический цех, транспорт оснастил лебёдками, электровозами.
Безусловно, механизация сделала шахтёрский труд более безопасным. К примеру, я занимался усовершенствованием угольного комбайна. Раньше комбайны тянуло цепью, которая и рваться могла, и приводила к множественным травмам. Я же добился того, чтобы комбайн шёл по конвейеру. Помню, Герой Соцтруда «миллионер» бригадир Пётр Фролов говорил мне, что теперь может без опаски по лаве ходить, не боясь, что его цепью ударит.

– Вы внедряли новую технику не только на шахтах Кузбасса, но и в Испании. Почему испанцы выбрали именно нашу технику? Что в ней было особенного?
– В Испании мы внедряли механизированный комплекс для добычи угля. Нас было только восемь человек специалистов. Мы его быстро смонтировали и отработали лаву. Испанцы были в восторге и назвали комплекс «Буро де касто», что значит «домашний осёл». Такой же надёжный, выносливый и работящий. Что говорить – в то время советская техника славилась по всему миру своим качеством!

За что боролись?
– Работали вы и в сложное время шахтёрских бунтов. За что боролись люди в то время? Что хотели и чего добились?
– Сам я никогда не участвовал в бунтах и не поддерживал их. Я всегда был и против забастовок. Чтобы получать деньги, нужно хорошо работать. Все бунты были специально спланированы, чтобы вызвать недовольство рабочих, спровоцировать их и с их помощью сменить форму правления в стране. Ведь именно в это время промышленные предприятия стали переходить в частные руки. Рабочих использовали и подбивали на забастовки специально в своих личных целях люди, которые впоследствии стали собственниками шахт и пришли к власти. Вспомните, к примеру, 1989 год, когда толчком к забастовкам послужило ухудшение обеспечения шахтёрских регионов продовольственными и промышленными товарами. Даже моющие средства не выдавали! Всё в стране было! Просто специально не выдавалось и лежало на складах! Что мы получили в итоге? Шахты перешли в частные руки. Пришёл в страну капитализм.

– Как сейчас шахтёрам отстаивать свои права? Нужно ли стучать касками о рельсы?
– Отстаивать свои права нужно всегда. За свой труд человек должен получать деньги. Однако делать это нужно цивилизованными способами. Для этого есть профсоюзы, трудовые инспекции, суды, в конце концов. Помню, был у меня такой случай. Погиб у нас на шахте рабочий. На него бревно упало, которым крепилась кровля горной выработки, по-шахтёрски «верхняк» (в те годы такое крепление было деревянным). Тогда, не разбираясь, всех подряд лишили премии. Меня тоже, хотя я к этому случаю вообще не имел никакого отношения. Мы подали в суд и выиграли дело – премию нам выплатили. Так что не стоит бояться. Всегда отстаивайте свои права.

– Ким Михайлович, почему случались и случаются аварии на шахтах? В чём причина? Ведь сейчас, казалось бы, все средства безопасности есть.
– У меня лично никогда не было аварий. Я всегда строго требовал соблюдения техники безопасности и постоянно следил за дисциплиной труда. Считаю, что причиной аварии было и есть несоблюдение техники безопасности. А проще сказать – элементарное разгильдяйство. К примеру, нарушители могли просто закурить или кабель повредить, в результате чего происходил взрыв, и погибали люди. Все правила техники безопасности написаны кровью шахтёров. И сегодня любая авария тщательно расследуется, и на основании акта расследования корректируются правила. Считаю, что там, где собственник горнодобывающего или иного предприятия начинает экономить на средствах, необходимых для обучения персонала, обеспечения безопасных условий труда и на соблюдении выполнения технологических требований в погоне за прибылью, аварии будут происходить обязательно!

– Мы знаем, какому риску подвергается шахтёр под землёй. И сегодня зарплата горняка – одна из самых высоких. Всегда ли этот риск достойно оплачивался?
– Шахтёрский труд – самый опасный. Горняки трудятся под землёй на большой глубине. А здесь возможно всё – от взрыва газа до прорыва воды. И если в первые часы тебя не спасли, шансов выжить практически нет. Сейчас вся Россия следит за ситуацией вокруг аварии на алмазном руднике в Якутии, где в выработку прорвалась вода. Вряд ли кого-то уже найдут живым…
Достойно труд горняка оплачивался всегда. Заработная плата всегда была выше в три-четыре раза, чем средний заработок советского человека. Помню, когда молодые рабочие приезжали на строительство металлургических заводов и узнавали заработную плату шахтёров, многие уходили работать на шахты. Шахтёров уважали, им сразу же давали квартиры. Конечно, в условиях капитализма шахтёрский труд не так ценен и престижен, но наш регион по-прежнему считается шахтёрским.

– Нужно ли и дальше развивать угольную отрасль? Строить новые разрезы, шахты? Если строить бесконечно, то тут живого места не останется…
– Что ни говори, но наш край – угольный. Здесь испокон веков развивали и развивают добычу угля. А это наши рабочие места, от отрасли зависит и экономическая стабильность региона. Однако плохо то, что сейчас больше развиваются открытые разработки – разрезы. Кажется, что так уголь выходит дешевле, однако урон, наносимый природе, сельскому хозяйству, здоровью населения Кузбасса, неоценим. Да и рекультивацией у нас занимаются недостаточно. Вы посмотрите, что делают? В лучшем случае на отвалах берёзки посадят или кустарники какие. Дорого это собственнику обходится. Ему легче штраф заплатить.

– Вы всю жизнь рисуете. В последние годы открылось даже несколько ваших выставок картин. Не жалеете, что посвятили жизнь шахтёрскому труду, а не стали художником?
– Возможности выучиться на художника у меня не было в то время. Родителей репрессировали. Воспитывал меня дед. Нужны были деньги. До войны успел закончить четыре класса, доучивался в вечерней школе, поступил в Тульский горный техникум. Причиной ещё стало то, что в 1947 году вышло постановление правительства о введении льгот, формы и праздника для шахтёров. О том, что выбрал профессию шахтёра, никогда не жалел. Шахтёрский труд – это ведь тоже творчество: я занимался рационализацией труда, изобретениями, научной работой, читал лекции в институте. И всегда старался следовать наставлению отца, которое он написал в подаренной мне в 1937 году книге: «Знай и люби свою социалистическую Родину. Будь достойным и нужным ей, полезным». Параллельно я всегда рисовал: делал копии классиков, портреты и автопортреты. Очень люблю нашу сибирскую природу. Сейчас творчество – это моё удовольствие. Когда я рисую, чувствую себя нужным не только себе, но и людям.

Инна Менялова, 2017
Фото - К. Новиков